14+

В последнее время в русскоязычном сегменте интернета появилось несколько достаточно интересных статей, раскрывающих суть той методологии управления обществом с помощью СМИ. Теория называется «окно Овертона» по имени исследователя ее создавшего.

Данная теория достаточно аргументировано описывает то, какие методы социально-информационного управления человеком и обществом евроатлантический центр мировой власти последние приблизительно сто лет использует для достижения своих целей по дегуманизации, растлению, обезличиванию и разчеловечению человека и общества.

Суть открытия Овертона состояла в том, что он разработал и описал технологию изменения отношения общества к некогда абсолютно запретным (находящимся в зоне табу) для этого общества вопросам. Это то, что в христианской традиции называется грех. Овертон показал, как в течение некоторого времени, используя определенные технологии манипулирования общественным мнением с помощью центральных СМИ можно незаметно для любого общества расширить область приемлемого и, соответственно, сузить область греха (табу).

Согласно теории Овертона, для каждой идеи или проблемы в обществе существует т.н. окно возможностей, которое постепенно сдвигают, незаметно для общества переходя от одной стадии десакрализации той или иной темы к другой, уже более приемлемой. Движение становится для общества незаметным потому, что происходит растянуто, на протяжении нескольких лет, но при активной промывке мозгов СМИ.  

Первой стадией «окна Овертона» является перевод явления из области «немыслимое» в область «радикальное». Берется любое явление, которое категорически не приемлется обществом, находится в зоне греха или табу. Например, каннибализм, инцест, содомия, гомосексулизм и т.д. Незаметно для общества на каком-нибудь конкретном и общественно раскрученном примере (скандале или серии запрограммированных событий) одна из таких тем начинает активно обсуждаться, ставя при этом вроде благую цель – а что в том или ином явлении такого плохого, запретного, что оно находится в зоне табу или греха? Почему это делать нельзя? Мы же видим, что например, вот эти люди это делают, они при этом счастливы и никого не задевают?

Так формируется повестка: эта тема, конечно, запретная, но не настолько, чтобы мы о ней не могли говорить – мы же люди свободные, сознательные, наша цивилизация высокоразвитая, тем более, у нас свобода слова, поэтому мы можем поговорить и о запретном. А почему бы и нет? «Результат первого движения «окна Овертона»: неприемлемая тема введена в оборот, табу десакрализовано, произошло разрушение однозначности проблемы — созданы «градации серого». Так происходит перевод проблемы из области запретного в область радикального (первая стадия «окна Овертона), когда тема все еще считается находящейся в зоне греха или табу, но о которой уже можно говорить и, главное, высказывать свое личное мнение, не опасаясь последствий.

В качестве аналогичных приемов расширения «окна Овертона» в России можно напомнить два последних информационных скандала – вопрос телеканала «Дождь» о возможности сдачи Ленинграда фашистам с целью предотвращения массовой гибели людей и сравнение Шендеровичем российской олимпийской чемпионки с офицером СС.

Это два типичных случая первой стадии «окна Овертона» – попытка вывести тему из зоны табу (греха) и начать попробовать ее пообсуждать. Если только общество соглашается на этот первый шаг, остальные стадии уже запрограммированы. Общество уже проиграло. Однако ответной жесткой реакцией на эти два выпада мировой закулисы по размыванию российской идентичности общество показало, что оно не готово обсуждать эти темы как явно кощунственные и находящиеся в зоне табу.

Т.е. в ответ на первые провокации, цель которых заключалась именно в том, чтобы проверить состояние нравственного здоровья российского общества, в ответ наше общество продемонстрировало высокую степень сопротивляемости информационным вирусам.

Вторая стадия разворачивания «окна Овертона» – с одной стороны, создание эвфемизма и замена первоначального смысла табуированного (греховного) явления (или придание первоначальному слову другой, новой положительной смысловой окраски), с другой, нахождение исторического (известной личности или события) прецедента, который бы оправдывал в глазах части общества данное явление, типа, «ну что тут говорить, мы все не без греха».

На третьей стадии, «после того как предоставлен легитимирующий прецедент, появляется возможность двигать «окно Овертона» с территории возможного в область рационального». На этой стадии происходит дробление прежде единой и цельной проблемы (греха, табу) с одной стороны, на множество видов и подвидов – одни из которых очень ужасны и недопустимы, а другие даже вполне допустимы и милы, с другой, на множественность точек зрения на данную проблему, когда по крайним флангам расставляются нерукопожатные радикалы, но которых высокоразвитое общество должно терпеть, и вполне респектабельные фронтмены, которых принимают в лучших домах «Парижа и Лондона».

Например, в общественном сознании искусственно создаётся «поле боя» за проблему. «На крайних флангах размещают пугала – специальным образом появившихся радикальных сторонников и радикальных противников людоедства. Реальных противников – то есть нормальных людей, не желающих оставаться безразличными к проблеме растабиурования людоедства – стараются упаковать вместе с пугалами и записать в радикальные ненавистники. Роль этих пугал – активно создавать образ сумасшедших психопатов – агрессивные, фашиствующие ненавистники антропофилии, призывающие жечь заживо людоедов, жидов, коммунистов и негров. Присутствие в СМИ обеспечивают всем перечисленным, кроме реальных противников легализации». Например, проявление этой стадии мы наблюдаем сегодня на Украине.

«При таком раскладе сами т.н. антропофилы остаются как бы посередине между пугалами, на «территории разума», откуда со всем пафосом «здравомыслия и человечности» осуждают «фашистов всех мастей». «Ученые» и журналисты на этом этапе доказывают, что человечество на протяжении всей своей истории время от времени поедало друг друга, и это нормально. Теперь тему антропофилии можно переводить из области рационального, в категорию популярного. Окно Овертона движется дальше» .

На четвертой стадии разворачивания «окна Овертона» происходит легализация ранее запретной темы, явления – оно становится главной темой ток-шоу и новостных выпусков, людей погружают в обсуждение этой темы, тем самым создавая привыкание.

К пятому этапу движения «окна Овертона» переходят, когда тема в обществе разогрета до такой степени, что ее можно перевести из категории популярного в сферу актуальной политики. «На этой стадии «начинается подготовка законодательной базы. Лоббистские группировки во власти консолидируются и выходят из тени». Публикуются социологические опросы, якобы подтверждающие высокий процент сторонников того или иного табу и желающих легализовать этот грех.

«Это фирменное блюдо либерализма — толерантность как запрет на табу, запрет на исправление и предупреждение губительных для общества отклонений. Во время последнего этапа движения Окна из категории «популярное» в «актуальную политику» общество уже сломлено. Самая живая его часть ещё как-то будет сопротивляться законодательному закреплению не так давно ещё немыслимых вещей. Но в целом уже общество сломлено. Оно уже согласилось со своим поражением».

Оценивая данную теоретическую конструкцию с исторической точки зрения, можно сказать, что она имеет очень сильную верификацию. Если посмотреть на то, как на Западе происходила и происходит легализация всех мыслимых и немыслимых форм греха (табу) – содомии, педофилии, инцеста, эвтаназии и т.д., то мы увидим, что именно таким образом это и происходило – от перевода из области немыслимого в область радикального, потом возможного и обсуждаемого до окончательной легализации в виде законов, обязательных к исполнению.

Как мы говорили в самом начале, данную теорию можно применить к абсолютно разным явлениям. На наш взгляд, достаточно интересным с точки зрения теории Овертона является избрание президентом США темнокожего Обамы.

Напомню, согласно переписи населения США в 2011 году белые американцы составляли 64% от общего населения США (десять лет назад их было 69%). Чернокожее население за десять лет выросло на 12% и составило почти 13%. Т.е. президентом США, президентом большинства стал человек, представляющий подавляющее меньшинство. Вот первая стадия движения «окна Овертона» – президентом США может стать афроамериканец. Все хорошо, мы же не расисты. Однако, несомненно, далее последует расширение «окна Овертона». После чего, скорее всего, через одного президента, президентом США станет белый гомосексуалист, а еще через пару поколений – транссексуал.

О том, что теория Овертона работает, говорит и следующий факт. 14 февраля на мировых информационных лентах появилось следующее сообщение: «Предмет с названием «инцест» станет программным во всех начальных школах Норвегии. Об этом заявила на днях министр детей и гендерного равноправия Норвегии Инга Марте Тхурдкильдсен по общенациональному ТВ Норвегии. За основу школьного предмета “инцест” взята программа, которая уже прошла апробацию в одной из школ провинции Вестфолла.

  Министр считает, что все дети страны должны уже в начальной школе пройти соответствующее сексуальное обучение.  Главная задача, как чиновница ее понимает, – это взломать табу и немедленно ввести данный предмет во все младшие классы. “В Норвегии существует социальная традиция – инцест и мы должны решиться говорить об этом с детьми с первого класса”, – считает министр.

  Она также потребовала подготовить специалистов-преподавателей для уроков по инцесту в самое ближайшее время для всех школ Норвегии».

Юрий Баранчик

Источник: За Правду!

Сегодня Благовещение, светлый праздник души. После литургии и водосвятного молебна мы выходим из храма. Как будто не было многочасового стояния, в теле необыкновенная легкость, в душе чистота. На паперти всех ждет особый подарок. Солнце прямо обливает нас своими редкими этой весной щедротами с вершины безбрежного купола безоблачной синевы. Медленно спускаюсь с холма. Я иду не к себе в избушку, совсем в другую сторону. Старая знакомая, монахиня, давно звала на чашку чая, но все по недосугу, мелким заботам, хворям наша встреча откладывалась. Наверное, я тогда еще не был к ней готов, хотя чувствовал какую-то таинственную тягу. Наконец мы «сговорились» на Благовещение разговеться рыбой и отвести душу в беседе. Я очень надеялся, что смогу стать благодарным слушателем.

У дверей домика нас поджидал огромный старый кот, который, судя по свежим отметинам, еще активно участвует в раздирающих душу концертах, но уже не всегда ведущим солистом. Про свои сердечные раны он, естественно, нам поведать не мог, но телесные не скрывал. На голове вырван клок, прокушено ухо, прищуренный глаз слезился. Кот имел вполне приличное имя, но мне показалось, что ему больше подходит кличка Обормот. Как только дверь приоткрылась, разбойник прорвался в дом и стал хрипло требовать рыбы. Получив приличный кусок, зверь заурчал, намекая на нежелательность моего присутствия в любезном его сердцу месте.

В чистой горнице иконы - большие и малые, новые и старые. Лик Спасителя, Иверская, Распятие, великие святые. Много бумажных, но все они находятся в удивительном ансамбле, который воспринимается как нечто целое, поскольку каждая, излучая свою особую чистоту, слагает гармонию цветомузыки. На стенах фотографии подвижников ХХ века, которых матушка Людмила знала лично. Простые строгие лица с очень добрыми глазами жалеючи смотрят на наш мир, который давно уже без остановки скользит в ужасающую бездну своего небытия.

После скромной трапезы мы как-то незаметно уходим в беседу, нас волнует выбор пути, каким образом человек получает подсказки от Провидения, видит ли он расставленные вехи, указывающие на опасные омуты, водовороты, подводные камни, как принимает решения. В избе уютно и покойно. Тикают ходики. Кот, удовлетворив свои потребности на кухне, лениво минует, как бы не замечая, свою лежанку на старых валенках и уверенно подходит к гостю. Тут он, вытягиваясь в свой громадный рост, кладет на меня передние лапы. Зрячий глаз вопрошающе заглядывает в лицо. Я не ожидал от ночного бродяги таких великосветских манер и, уступая навязанным приличиям, вежливо кивнул. Хитрюга тут же устроился на коленях.

А матушка тем временем продолжала:

- Скажу вам, да, пожалуй, тут многие согласятся, что самая действенная молитва - это материнская молитва Богородице. Только бы она дошла, а уж Владычица не медлит, всегда приходит детям на помощь, если видит, что нужна.

Взгляд старой монахини был по-прежнему задумчив, но глаза источали какую-то особенную доброту.

- Вот мы привыкли мимоходом говорить: «Бог милостив», «Господь поможет», а сами того не ведаем, что Он действительно всегда рядом, всегда готов помочь, лишь бы сам человек готов был принять эту помощь. Вот послушайте-ка. Служил в селе Ильинском замечательный священник, отец Николай, великой и светлой души человек. Да вы о нем, конечно, слыхали. Так вот, Господь сподобил его участвовать в спасении одной заблудшей души.

* * *

Рассказывала мне знакомая монахиня, духовная дочь отца Николая, в миру Евдокия. Был у них в послевоенные годы в деревне, что под Киржачом, бедовый парень. Звали его Лешка. Прямо атаман, хулиган из хулиганов, спасу нет. Бедных, однако, и кротких, вроде Евдокии, не обижал и в обиду не давал. Вскоре угодил он в тюрьму, а потом уж без остановки пошел по лагерям. На воле совсем мало пребывал. Слава тянулась за ним темная, худая. Но, видно, не совсем конченый был человек Как-то Евдокия, еще не будучи на монашеской стезе, разговорилась с одной монахиней, много претерпевшей за веру. Как оказалось, слыхала та про Лешку в местах не столь отдаленных. Изрядно пришлось ей там пострадать. В лагере монахини старались держаться вместе, помогали друг другу, прятали свои сокровища - Молитвослов и Псалтирь. И вот как-то в пересыльном при одной проверке все-таки нашли их книги. Отобрали, конечно. Ну куда монахиням без Псалтири? Беда. Тут кто-то посоветовал: «А вы обратитесь к Лешке владимирскому, он поможет». Лешка был в большом авторитете, и даже лагерное начальство считалось с ним. В общем, книги вернули. Сколько земных поклонов положили монахини Спасителю - и сосчитать нельзя, а за Лешку молились особо.

Много лет прошло. Евдокия тайно стала монахиней и жила еще в деревне. Вот пронесся слух: Лешку привезли. Видно, сочтены были дни. Худой, изможденный, туберкулез совсем измотал. Здесь, у матери, он ожидал вызова в стационар.

Шла Евдокия на почту, и вдруг потянуло ее в дом в Лешке. Заходит. Сидит бедолага на кровати, скелет один, руки на коленях, глаза закрыты.

- Здравствуй, Леша!

- А, тетя Дуня, проходи.

- Как ты?

- Да, как видишь, подыхать скоро.

- Что ты, еще поправишься. Вон мать как тебя обихаживает - и молоко, и сливки.

- Ничего не хочу, душа у меня горит, свет не мил.

- Вот у меня просфора, съешь?

- Просфору?

Лешка весь изогнулся, как знак вопроса.

- Просфору съем.

Съел все до крошечки.

- Какая вкусная!

- Леша, а ты крестик носишь?

- Да спрашивал у матери, не нашла.

- Леша, а исповедать свои грехи не хочешь? Причаститься потом.

- Хочу-то хочу, да только до церкви мне не дойти, сама видишь, какой я, а проехать в Ильинское сейчас нельзя.

- Леша, а давай, ты напиши свои грехи на бумаге, мать отнесет ее отцу Николаю. Может, он заочно отпустит. Легче тебе будет, поверь.

Лешка задумался. Тяжело ему было, будто ворочал внутри себя огромные глыбы, из последних сил напрягался, лицо стало совсем каменным.

- Ну-ко подай мне вон из шкафчика тетрадку да карандаш.

Евдокия подала, чувствуя, что настала главная минута в жизни человека, боялась нарушить ее, тугую сосредоточенность Лешки. Он весь ушел в себя. Медленно начал писать. Попишет, закроет ладонями лицо, будто пылающее от стыда, и снова пишет. Закончил.

- А ты подожди, может, еще чего вспомнишь.

Лешка посидел, подумал и снова начал писать. И так несколько раз принимался. Наконец подал бумажку Евдокии и откинулся на кровати в изнеможении. Монахиня пошла в горницу к Лешкиной матери Надежде и велела немедленно идти в Ильинское. Та ни в какую. Мол, должны приехать за Лешкой, увезти в больницу. Евдокия все-таки убедила, обещала присмотреть за больным. Напоследок наказала ни в коем случае не разворачивать бумажку.

Дорога была тяжелая, едва дошла старая. Отец Николай как будто ждал. Взял бумажку, кивнул Надежде - и в церковь. Подвел старушку к иконе Спасителя, велел молиться, а сам ушел в алтарь.

Долго не было батюшки. Вышел весь в слезах и говорит:

- Ты вот что, Надежда, отправляйся немедля в Киржач. Он уже там, в больнице. Иди, не мешкай.

А идти больше пятнадцати километров. Откуда силы взялись - пошла. Добралась мать до больницы уже затемно, от усталости ног не чует. Подает бумажку сыночку, что в ней - не знает, сама слезы концом платка утирает, душа-то не на месте.

Лешка взял листок, развернул да как рванется с постели вверх, да как закричит:

- Господи, Господи!

Слезы брызнули, бумажку целует и слова не может вымолвить. Больные бросились к Лешке:

- Что с тобой?

А он упал на подушку, лежит такой немощный, счастливая улыбка на устах, едва шевелит губами:

- Отхожу я, братцы...

Так и умер на руках у матери, умер, как тот разбойник на кресте, с глубокой верой в свое спасение.

- А что на бумажке-то было? - вырвалось у меня.

- А никто не знает, так уж получилось. Главное, что был прощен и отошел ко Господу с легкой душой.

Мы замолчали. Монахиня снова ушла в себя, а я размышлял над великим значением ее простых, понятных и таких нужных людям слов.